Снова поданы два экипажа к крыльцу петровского дома:один –карета,в которую садятся Мими,Катенька,Любочка,горничная и сам приказчик Яков,на козлах;другой –бричка,в которой едем мы с Володей и недавно взятый с оброка лакей Василий.
Папа,который несколько дней после нас должен тоже приехать в Москву,без шапки стоит на крыльце и крестит окно кареты и бричку.
«Ну,Христос с вами!трогай!»Яков и кучера (мы едем на своих)снимают шапки и крестятся. «Но,но!с Богом!»Кузов кареты и брички начинают подпрыгивать по неровной дороге,и березы большой аллеи одна за другой бегут мимо нас.Мне нисколько не грустно:умственный взор мой обращен не на то,что я оставляю,а на то,что ожидает меня.По мере удаления от предметов,связанных с тяжелыми воспоминаниями,наполнявшими до сей поры мое воображение,воспоминания эти теряют свою силу и быстро заменяются отрадным чувством сознания жизни,полной силы,свежести и надежды.
Редко провел я несколько дней –не скажу весело:мне еще как-то совестно было предаваться веселью, –но так приятно,хорошо,как четыре дня нашего путешествия.У меня перед глазами не было ни затворенной двери комнаты матушки,мимо которой я не мог проходить без содрогания,ни закрытого рояля,к которому не только не подходили,но на который и смотрели с какою-то боязнью,ни траурных одежд (на всех нас были простые дорожные платья),ни всех тех вещей,которые,живо напоминая мне невозвратимую потерю,заставляли меня остерегаться каждого проявления жизни из страха оскорбить как-нибудь ее память.Здесь,напротив,беспрестанно новые живописные места и предметы останавливают и развлекают мое внимание,а весенняя природа вселяет в душу отрадные чувства –довольства настоящим и светлой надежды на будущее.
Рано,рано утром безжалостный и,как всегда бывают люди в новой должности,слишком усердный Василий сдергивает одеяло и уверяет,что пора ехать и все уже готово.Как ни жмешься,ни хитришь,ни сердишься,чтобы хоть еще на четверть часа продлить сладкий утренний сон,по решительному лицу Василья видишь,что он неумолим и готов еще двадцать раз сдернуть одеяло,вскакиваешь и бежишь на двор умываться.
В сенях уже кипит самовар,который,раскрасневшись как рак,раздувает Митька-форейтор;на дворе сыро и туманно,как будто пар подымается от пахучего навоза;солнышко веселым,ярким светом освещает восточную часть неба,и соломенные крыши просторных навесов,окружающих двор,глянцевиты от росы,покрывающей их.Под ними виднеются наши лошади,привязанные около кормяг,и слышно их мерное жевание.Какая-нибудь мохнатая Жучка,прикорнувшая перед зарей на сухой куче навоза,лениво потягивается и,помахивая хвостом,мелкой рысцой отправляется в другую сторону двора.Хлопотунья хозяйка отворяет скрипящие ворота,выгоняет задумчивых коров на улицу,по которой уже слышны топот,мычание и блеяние стада,и перекидывается словечком с сонной соседкой.Филипп,с засученными рукавами рубашки,вытягивает колесом бадью из глубокого колодца,плеская светлую воду,выливает ее в дубовую колоду,около которой в луже уже полощутся проснувшиеся утки;и я с удовольствием смотрю на значительное,с окладистой бородой,лицо Филиппа и на толстые жилы и мускулы,которые резко обозначаются на его голых мощных руках,когда он делает какое-нибудь усилие.
За перегородкой,где спала Мими с девочками и из-за которой мы переговаривались вечером,слышно движенье.Маша с различными предметами,которые она платьем старается скрыть от нашего любопытства,чаще и чаще пробегает мимо нас,наконец отворяется дверь,и нас зовут пить чай.
Василий,в припадке излишнего усердия,беспрестанно вбегает в комнату,выносит то то,то другое,подмигивает нам и всячески упрашивает Марью Ивановну выезжать ранее.Лошади заложены и выражают свое нетерпение,изредка побрякивая бубенчиками;чемоданы,сундуки,шкатулки и шкатулочки снова укладываются,и мы садимся по местам.Но каждый раз в бричке мы находим гору вместо сидения,так что никак не можем понять,как все это было уложено накануне и как теперь мы будем сидеть;особенно один ореховый чайный ящик с треугольной крышкой,который отдают к нам в бричку и ставят под меня,приводит меня в сильнейшее негодование.Но Василий говорит,что это обомнется,и я принужден верить ему.
Солнце только что поднялось над сплошным белым облаком,покрывающим восток,и вся окрестность озарилась спокойно-радостным светом.Все так прекрасно вокруг меня,а на душе так легко и спокойно...Дорога широкой,дикой лентой вьется впереди,между полями засохшего жнивья и блестящей росою зелени;кое-где при дороге попадается угрюмая ракита или молодая березка с мелкими клейкими листьями,бросая длинную неподвижную тень на засохшие глинистые колеи и мелкую зеленую траву дороги...Однообразный шум колес и бубенчиков не заглушает песен жаворонков,которые вьются около самой дороги.Запах съеденного молью сукна,пыли и какой-то кислоты,которым отличается наша бричка,покрывается запахом утра,и я чувствую в душе отрадное беспокойство,желание что-то сделать –признак истинного наслаждения.
Я не успел помолиться на постоялом дворе;но так как уже не раз замечено мною,что в тот день,в который я по каким-нибудь обстоятельствам забываю исполнить этот обряд,со мною случается какое-нибудь несчастие,я стараюсь исправить свою ошибку:снимаю фуражку,поворачиваясь в угол брички,читаю молитвы и крещусь под курточкой так,чтобы никто не видал этого.Но тысячи различных предметов отвлекают мое внимание,и я несколько раз сряду в рассеянности повторяю одни и те же слова молитвы.
Вот на пешеходной тропинке,вьющейся около дороги,виднеются какие-то медленно движущиеся фигуры:это богомолки.Головы их закутаны грязными платками,за спинами берестовые котомки,ноги обмотаны грязными,оборванными онучами и обуты в тяжелые лапти.Равномерно размахивая палками и едва оглядываясь на нас,они медленным тяжелым шагом подвигаются вперед одна за другою,и меня занимают вопросы:куда,зачем они идут?долго ли продолжится их путешествие,и скоро ли длинные тени,которые они бросают на дорогу,соединятся с тенью ракиты,мимо которой они должны пройти.Вот коляска,четверкой,на почтовых быстро несется навстречу.Две секунды,и лица,на расстоянии двух аршин,приветливо,любопытно смотревшие на нас,уже промелькнули,и как-то странно кажется,что эти лица не имеют со мной ничего общего и что их никогда,может быть,не увидишь больше.
Вот стороной дороги бегут две потные,косматые лошади в хомутах с захлестнутыми за шлеи постромками,и сзади,свесив длинные ноги в больших сапогах по обеим сторонам лошади,у которой на холке висит дуга и изредка чуть слышно побрякивает колокольчиком,едет молодой парень ямщик и,сбив на одно ухо поярковую шляпу,тянет какую-то протяжную песню.Лицо и поза его выражают так много ленивого,беспечного довольства,что мне кажется,верх счастия быть ямщиком,ездить обратным и петь грустные песни.Вон далеко за оврагом виднеется на светло-голубом небе деревенская церковь с зеленой крышей;вон село,красная крыша барского дома и зеленый сад.Кто живет в этом доме?есть ли в нем дети,отец,мать,учитель?Отчего бы нам не поехать в этот дом и не познакомиться с хозяевами?Вот длинный обоз огромных возов,запряженных тройками сытых толстоногих лошадей,который мы принуждены объезжать стороною. «Что везете?» –спрашивает Василий у первого извозчика,который,спустив огромные ноги с грядок и помахивая кнутиком,долго пристально-бессмысленным взором следит за нами и отвечает что-то только тогда,когда его невозможно слышать. «С каким товаром?» –обращается Василий к другому возу,на огороженном передке которого,под новой рогожей,лежит другой извозчик.Русая голова с красным лицом и рыжеватой бородкой на минуту высовывается из-под рогожи,равнодушно-презрительным взглядом окидывает нашу бричку и снова скрывается –и мне приходят мысли,что,верно,эти извозчики не знают,кто мы такие и откуда и куда едем?..
Часа полтора углубленный в разнообразные наблюдения,я не обращаю внимания на кривые цифры,выставленные на верстах.Но вот солнце начинает жарче печь мне голову и спину,дорога становится пыльнее,треугольная крышка чайницы начинает сильно беспокоить меня,я несколько раз переменяю положение:мне становится жарко,неловко и скучно.Все мое внимание обращается на верстовые столбы и на цифры,выставленные на них;я делаю различные математические вычисления насчет времени,в которое мы можем приехать на станцию. «Двенадцать верст составляют треть тридцати шести,а до Липец сорок одна,следовательно,мы проехали одну треть и сколько?»и т.д.
– Василий, –говорю я,когда замечаю,что он начинаетудить рыбуна козлах, –пусти меня на козлы,голубчик.
Василий соглашается.Мы переменяемся местами:он тотчас же начинает храпеть и разваливается так,что в бричке уже не остается больше ни для кого места;а передо мной открывается с высоты,которую я занимаю,самая приятная картина:наши четыре лошади,Неручинская,Дьячок,Левая коренная и Аптекарь,все изученные мною до малейших подробностей и оттенков свойств каждой.
– Отчего это нынче Дьячок на правой пристяжке,а не на левой,Филипп? –несколько робко спрашиваю я.
– Дьячок?
– А Неручинская ничего не везет, –говорю я.
– Дьячка нельзя налево впрягать, –говорит Филипп,не обращая внимания на мое последнее замечание, –не такая лошадь,чтоб его на левую пристяжку запрягать.Налево уж нужно такую лошадь,чтоб,одно слово,была лошадь,а это не такая лошадь.
И Филипп с этими словами нагибается на правую сторону и,подергивая вожжой из всех сил,принимается стегать бедного Дьячка по хвосту и по ногам,как-то особенным манером,снизу,и,несмотря на то,что Дьячок старается из всех сил и воротит всю бричку,Филипп прекращает этот маневр только тогда,когда чувствует необходимость отдохнуть и сдвинуть неизвестно для чего свою шляпу на один бок,хотя она до этого очень хорошо и плотно сидела на его голове.Я пользуюсь такой счастливой минутой и прошу Филиппа дать мне поправить.Филипп дает мне сначала одну вожжу,потом другую;наконец все шесть вожжей и кнут переходят в мои руки,и я совершенно счастлив.Я стараюсь всячески подражать Филиппу,спрашиваю у него,хорошо ли?но обыкновенно кончается тем,что он остается мною недоволен:говорит,что та много везет,а та ничего не везет,высовывает локоть из-за моей груди и отнимает у меня вожжи.Жар все усиливается,барашки начинают вздуваться,как мыльные пузыри,выше и выше,сходиться и принимают темно-серые тени.В окно кареты высовывается рука с бутылкой и узелком;Василий с удивительной ловкостью на ходу соскакивает с козел и приносит нам ватрушек и квасу.
На крутом спуске мы все выходим из экипажей и иногда вперегонки бежим до моста,между тем как Василий и Яков,подтормозив колеса,с обеих сторон руками поддерживают карету,как будто они в состоянии удержать ее,ежели бы она упала.Потом,с позволения Мими,я или Володя отправляемся в карету,а Любочка или Катенька садятся в бричку.Перемещения эти доставляют большое удовольствие девочкам,потому что они справедливо находят,что в бричке гораздо веселей.Иногда во время жара,проезжая через рощу,мы отстаем от кареты,нарываем зеленых веток и устраиваем в бричке беседку.Движущаяся беседка во весь дух догоняет карету,и Любочка пищит при этом самым пронзительным голосом,чего она никогда не забывает делать при каждом случае,доставляющем ей большое удовольствие.
Но вот и деревня,в которой мы будем обедать и отдыхать.Вот уж запахло деревней –дымом,дегтем,баранками,послышались звуки говора,шагов и колес;бубенчики уже звенят не так,как в чистом поле,и с обеих сторон мелькают избы,с соломенными кровлями,резными тесовыми крылечками и маленькими окнами с красными и зелеными ставнями,в которые кое-где просовывается лицо любопытной бабы.Вот крестьянские мальчики и девочки в одних рубашонках:широко раскрыв глаза и растопырив руки,неподвижно стоят они на одном месте или,быстро семеня в пыли босыми ножонками,несмотря на угрожающие жесты Филиппа,бегут за экипажами и стараются взобраться на чемоданы,привязанные сзади.Вот и рыжеватые дворники с обеих сторон подбегают к экипажам и привлекательными словами и жестами один перед другим стараются заманить проезжающих.Тпрру!Ворота скрипят,вальки цепляют за воротища,и мы въезжаем на двор.Четыре часа отдыха и свободы!
Солнце склонялось к западу и косыми жаркими лучами невыносимо жгло мне шею и щеки;невозможно было дотронуться до раскаленных краев брички;густая пыль поднималась по дороге и наполняла воздух.Не было ни малейшего ветерка,который бы относил ее.Впереди нас,на одинаковом расстоянии,мерно покачивался высокий запыленный кузов кареты с важами,из-за которого виднелся изредка кнут,которым помахивал кучер,его шляпа и фуражка Якова.Я не знал,куда деваться:ни черное от пыли лицо Володи,дремавшего подле меня,ни движения спины Филиппа,ни длинная тень нашей брички,под косым углом бежавшая за нами,не доставляли мне развлечения.Все мое внимание было обращено на верстовые столбы,которые я замечал издалека,и на облака,прежде рассыпанные по небосклону,которые,приняв зловещие,черные тени,теперь собирались в одну большую,мрачную тучу.Изредка погромыхивал дальний гром.Это последнее обстоятельство более всего усиливало мое нетерпение скорее приехать на постоялый двор.Гроза наводила на меня невыразимо тяжелое чувство тоски и страха.
