Враг его батька знае!начнуть що небудь робыть люды хрещены,то мурдуютця,мурдуютця,мов хорты за зайцем,а все щось не до шмыгу;тильки ж куды чорт уплетецця,то верть хвостыком —так де воно й возметцця ниначе з неба.

Звонкая песня лилась рекою по улицам села***.Было то время,когда,утомленные дневными трудами и заботами,парубки и девушки шумно собирались в кружок,в блеске чистого вечера,выливать свое веселье в звуки,всегда неразлучные с уныньем.И вечер,вечно задумавшийся,мечтательно обнимал синее небо,преобращая все в неопределенность и даль.Уже и сумерки;а песни все не утихали.С бандурою в руках пробирался ускользнувший от песельников молодой козак Левко,сын сельского головы.На козаке решетиловская шапка.Козак идет по улице,бренчит рукою по струнам и подтанцывает.Вот он тихо остановился перед дверью хаты,уставленной невысокими вишневыми деревьями.Чья же это хата?Чья это дверь?Немного помолчавши,заиграл он и запел:

Сонце нызенько,вечер блызенько,

Выйды до мене,мое серденько!

«Нет,видно,крепко заснула моя ясноокая красавица! —сказал козак,окончивши песню и приближась к окну. —Галю,Галю!ты спишь,или не хочешь ко мне выйти?Ты боишься,верно,чтобы нас кто не увидел,или не хочешь,может быть,показать белое личико на холод!Не бойся:никого нет.Вечер тепел.Но если бы и показался кто,я прикрою тебя свиткою,обмотаю своим поясом,закрою руками тебя —и никто нас не увидит.Но если бы и повеяло холодом,я прижму тебя поближе к сердцу,отогрею поцелуями,надену шапку свою на твои беленькие ножки.Сердце мое,рыбка моя,ожерелье!выгляни на миг.Просунь сквозь окошечко хоть белую ручку свою…Нет,ты не спишь,гордая дивчина! —проговорил он громче и таким голосом,каким выражает себя устыдившийся мгновенного унижения. —Тебе любо издеваться надо мною;прощай!»Тут он отворотился,насунул набекрень свою шапку и гордо отошел от окошка,тихо перебирая струны бандуры.Деревянная ручка у двери в это время завертелась:дверь распахнулась со скрыпом,и девушка на поре семнадцатой весны,обвитая сумерками,робко оглядываясь и не выпуская деревянной ручки,переступила через порог.В полуясном мраке горели приветно,будто звездочки,ясные очи;блистало красное коралловое монисто,и от орлиных очей парубка не могла укрыться даже краска,стыдливо вспыхнувшая на щеках ее. «Какой же ты нетерпеливой, —говорила она ему вполголоса. —Уже и рассердился!Зачем выбрал ты такое время:толпа народу шатается то и дело по улицам…Я вся дрожу…»

— О,не дрожи,моя красная калиночка!Прижмись ко мне покрепче! —говорил парубок,обнимая ее,отбросив бандуру,висевшую на длинном ремне у него на шее,и садясь вместе с нею у дверей хаты. —Ты знаешь,что мне и часу не видать тебя горько.

— Знаешь ли,что я думаю, —прервала девушка,задумчиво потопив в него свои очи. —Мне все что-то будто на ухо шепчет,что вперед нам не видаться так часто.Недобрые у вас люди:девушки все глядят так завистливо,а парубки…Я примечаю даже,что мать моя с недавней поры стала суровее приглядывать за мною.Признаюсь,мне веселее у чужих было. —Какое-то движение тоски выразилось на лице ее при последних словах.

— Два месяца только в стороне родной и уже соскучилась!Может,и я надоел тебе?

— О,ты мне не надоел, —молвила она,усмехнувшись. —Я тебя люблю,чернобровый козак!За то люблю,что у тебя карие очи,и как поглядишь ты ими —у меня как будто на душе усмехается:и весело,и хорошо ей;что приветливо моргаешь ты черным усом своим;что ты идешь по улице,поешь и играешь на бандуре,и любо слушать тебя.

— О,моя Галя! —вскрикнул парубок,целуя и прижимая ее сильнее к груди своей.

— Постой!полно,Левко!Скажи наперед,говорил ли ты с отцом своим?

— Что? —сказал он,будто проснувшись. —Да,что я хочу жениться,а ты выйти за меня замуж —говорил. —Но как-то унывно зазвучало в устах его это слово:говорил.

— Что же?

— Что станешь делать с ним?Притворился старый хрен,по своему обыкновению,глухим:ничего не слышит и еще бранит,что шатаюсь Бог знает где и повесничаю с хлопцами по улицам.Но не тужи,моя Галю!Вот тебе слово козацкое,что уломаю его.

— Да тебе только стоит,Левко,слово сказать —и все будет по-твоему.Я знаю это по себе:иной раз не послушала бы тебя,а скажешь слово —и невольно делаю,что тебе хочется.Посмотри,посмотри! —продолжала она,положив голову на плечо ему и подняв глаза вверх,где необъятно синело теплое украинское небо,завешенное снизу кудрявыми ветвями стоявших перед ними вишен. —Посмотри:вон-вон далеко мелькнули звездочки:одна,другая,третия,четвертая,пятая…Не правда ли,ведь это ангелы Божии поотворяли окошечки своих светлых домиков на небе и глядят на нас?Да,Левко?Ведь это они глядят на нашу землю?Что,если бы у людей были крылья,как у птиц, —туда бы полететь,высоко,высоко…Ух,страшно!Ни один дуб у нас не достанет до неба.А говорят,однако же,есть где-то,в какой-то далекой земле,такое дерево,которое шумит вершиною в самом небе,и Бог сходит по нем на землю ночью перед светлым праздником.

— Нет,Галю;у Бога есть длинная лестница от неба до самой земли.Ее становят перед светлым воскресением святые архангелы;и как только Бог ступит на первую ступень,все нечистые духи полетят стремглав и кучами попадают в пекло,и оттого на Христов праздник ни одного злого духа не бывает на земле.

— Как тихо колышется вода,будто дитя в люльке! —продолжала Ганна,указывая на пруд,угрюмо обставленный темным кленовым лесом и оплакиваемый вербами,потопившими в нем жалобные свои ветви.Как бессильный старец,держал он в холодных объятиях своих далекое,темное небо,обсыпая ледяными поцелуями огненные звезды,которые тускло реяли среди теплого ночного воздуха,как бы предчувствуя скорое появление блистательного царя ночи.Возле леса,на горе,дремал с закрытыми ставнями старый деревянный дом;мох и дикая трава покрывали его крышу;кудрявые яблони разрослись перед его окнами;лес,обнимая своею тенью,бросал на него дикую мрачность;ореховая роща стлалась у подножия его и скатывалась к пруду.

— Я помню,будто сквозь сон, —сказала Ганна,не спуская глаз с него, —давно,давно,когда я еще была маленькою и жила у матери,что-то страшное рассказывали про дом этот.Левко,ты,верно,знаешь,расскажи!..

— Бог с ним,моя красавица!Мало ли чего не расскажут бабы и народ глупой.Ты себя только потревожишь,станешь бояться и не заснется тебе покойно.

— Расскажи,расскажи,милой,чернобровой парубок! —говорила она,прижимаясь лицом своим к щеке его и обнимая его. —Нет!ты,видно,не любишь меня,у тебя есть другая девушка.Я не буду бояться; я буду спокойно спать ночь.Теперь-то не засну,если не расскажешь.Я стану мучиться,да думать…Расскажи,Левко!..

— Видно,правду говорят люди,что у девушек сидит черт,подстрекающий их любопытство.Ну,слушай.Давно,мое серденько,жил в этом доме сотник.У сотника была дочка,ясная панночка,белая как снег,как твое личико.Сотникова жена давно уже умерла;задумал сотник жениться на другой. «Будешь ли ты меня нежить по-старому,батьку,когда возьмешь другую жену?» — «Буду,моя дочка;еще крепче прежнего стану прижимать тебя к сердцу!Буду,моя дочка;еще ярче стану дарить серьги и монисты!» —Привез сотник молодую жену в новый дом свой.Хороша была молодая жена.Румяна и бела собою была молодая жена;только так страшно взглянула на свою падчерицу,что та вскрикнула,ее увидевши,и хоть бы слово во весь день сказала суровая мачеха.Настала ночь:ушел сотник с молодою женой в свою опочивальню;заперлась и белая панночка в своей светлице.Горько сделалось ей;стала плакать.Глядит,страшная черная кошка крадется к ней;шерсть на ней горит,и железные когти стучат по полу.В испуге вскочила она на лавку:кошка за нею.Перепрыгнула на лежанку:кошка и туда,и вдруг бросилась к ней на шею и душит ее.С криком оторвавши от себя,кинула на пол;опять крадется страшная кошка.Тоска ее взяла.На стене висела отцовская сабля.Схватила ее и бряк по полу —лапа с железными когтями отскочила,и кошка с визгом пропала в темном углу.Целый день не выходила из светлицы своей молодая жена;на третий день вышла с перевязанною рукой.Угадала бедная панночка,что мачеха ее ведьма и что она ей перерубила руку.На четвертый день приказал сотник своей дочке носить воду,мести хату,как простой мужичке,и не показываться в панские покои.Тяжело было бедняжке;да нечего делать:стала выполнять отцовскую волю.На пятый день выгнал сотник свою дочку босую из дому и куска хлеба не дал на дорогу.Тогда только зарыдала панночка,закрывши руками белое лицо свое: «Погубил ты,батьку,родную дочку свою!Погубила ведьма грешную душу твою!Прости тебя Бог;а мне,несчастной,видно,не велит Он жить на белом свете!..»И вон,видишь ли ты… —Тут оборотился Левко к Ганне,указывая пальцем на дом. —Гляди сюда:вон,подалее от дома,самый высокий берег!С этого берега кинулась панночка в воду,и с той поры не стало ее на свете…

— А ведьма? —боязливо прервала Ганна,устремив на него прослезившиеся очи.

— Ведьма?Старухи выдумали,что с той поры все утопленницы выходили,в лунную ночь,в панский сад греться на месяце;и сотникова дочка сделалась над ними главною.В одну ночь увидела она мачеху свою возле пруда,напала на нее и с криком утащила в воду.Но ведьма и тут нашлась:оборотилась под водою в одну из утопленниц и через то ушла от плети из зеленого тростника,которою хотели ее бить утопленницы.Верь бабам!Рассказывают еще,что панночка собирает всякую ночь утопленниц и заглядывает поодиночке каждой в лицо,стараясь узнать,которая из них ведьма;но до сих пор не узнала.И если попадется из людей кто,тотчас заставляет его угадывать,не то грозит утопить в воде.Вот,моя Галю,как рассказывают старые люди!..Теперешний пан хочет строить на том месте винницу и прислал нарочно для того сюда винокура…Но я слышу говор.Это наши возвращаются с песен.Прощай,Галю!Спи спокойно;да не думай об этих бабьих выдумках! —Сказавши это,он обнял ее крепче,поцеловал и ушел.

— Прощай,Левко! —говорила Ганна,задумчиво вперив очи на темный лес.