Следующий рассказ не есть плод досужего вымысла.Все описанное мною действительно произошло в Киеве лет около тридцати тому назад и до сих пор свято,до мельчайших подробностей,сохраняется в преданиях того семейства,о котором пойдет речь.Я,с своей стороны,лишь изменил имена некоторых действующих лиц этой трогательной истории да придал устному рассказу письменную форму.

– Гриш,а Гриш!Гляди-ка,поросенок-то…Смеется…Да-а.А во рту-то у него!..Смотри,смотри…травка во рту,ей-богу,травка!..Вот штука-то!

И двое мальчуганов,стоящих перед огромным,из цельного стекла,окном гастрономического магазина,принялись неудержимо хохотать,толкая друг друга в бок локтями,но невольно приплясывая от жестокой стужи.Они уже более пяти минут торчали перед этой великолепной выставкой,возбуждавшей в одинаковой степени их умы и желудки.Здесь,освещенные ярким светом висящих ламп,возвышались целые горы красных крепких яблоков и апельсинов;стояли правильные пирамиды мандаринов,нежно золотившихся сквозь окутывающую их папиросную бумагу;протянулись на блюдах,уродливо разинув рты и выпучив глаза,огромные копченые и маринованные рыбы;ниже,окруженные гирляндами колбас,красовались сочные разрезанные окорока с толстым слоем розоватого сала…Бесчисленное множество баночек и коробочек с солеными,вареными и копчеными закусками довершало эту эффектную картину,глядя на которую оба мальчика на минуту забыли о двенадцатиградусном морозе и о важном поручении,возложенном на них матерью, –поручении,окончившемся так неожиданно и так плачевно.

Старший мальчик первый оторвался от созерцания очаровательного зрелища.Он дернул брата за рукав и произнес сурово:

– Ну,Володя,идем,идем…Нечего тут…

Одновременно подавив тяжелый вздох (старшему из них было только десять лет,и к тому же оба с утра ничего не ели,кроме пустых щей)и кинув последний влюбленно-жадный взгляд на гастрономическую выставку,мальчуганы торопливо побежали по улице.Иногда сквозь запотевшие окна какого-нибудь дома они видели елку,которая издали казалась громадной гроздью ярких,сияющих пятен,иногда они слышали даже звуки веселой польки…Но они мужественно гнали от себя прочь соблазнительную мысль:остановиться на несколько секунд и прильнуть глазком к стеклу.

По мере того как шли мальчики,все малолюднее и темнее становились улицы.Прекрасные магазины,сияющие елки,рысаки,мчавшиеся под своими синими и красными сетками,визг полозьев,праздничное оживление толпы,веселый гул окриков и разговоров,разрумяненные морозом смеющиеся лица нарядных дам –все осталось позади.Потянулись пустыри,кривые,узкие переулки,мрачные,неосвещенные косогоры…Наконец они достигли покосившегося ветхого дома,стоявшего особняком;низ его –собственно подвал –был каменный,а верх –деревянный.Обойдя тесным,обледенелым и грязным двором,служившим для всех жильцов естественной помойной ямой,они спустились вниз,в подвал,прошли в темноте общим коридором,отыскали ощупью свою дверь и отворили ее.

Уже более года жили Мерцаловы в этом подземелье.Оба мальчугана давно успели привыкнуть и к этим закоптелым,плачущим от сырости стенам,и к мокрым отрепкам,сушившимся на протянутой через комнату веревке,и к этому ужасному запаху керосинового чада,детского грязного белья и крыс –настоящему запаху нищеты.Но сегодня,после всего,что они видели на улице,после этого праздничного ликования,которое они чувствовали повсюду,их маленькие детские сердца сжались от острого,недетского страдания.В углу,на грязной широкой постели,лежала девочка лет семи;ее лицо горело,дыхание было коротко и затруднительно,широко раскрытые блестящие глаза смотрели пристально и бесцельно.Рядом с постелью,в люльке,привешенной к потолку,кричал,морщась,надрываясь и захлебываясь,грудной ребенок.Высокая,худая женщина,с изможденным,усталым,точно почерневшим от горя лицом,стояла на коленях около больной девочки,поправляя ей подушку и в то же время не забывая подталкивать локтем качающуюся колыбель.Когда мальчики вошли и следом за ними стремительно ворвались в подвал белые клубы морозного воздуха,женщина обернула назад свое встревоженное лицо.

– Ну?Что же? –спросила она отрывисто и нетерпеливо.

Мальчики молчали.Только Гриша шумно вытер нос рукавом своего пальто,переделанного из старого ватного халата.

– Отнесли вы письмо?..Гриша,я тебя спрашиваю,отдал ты письмо?

– Отдал, –сиплым от мороза голосом ответил Гриша,

– Ну,и что же?Что ты ему сказал?

– Да все,как ты учила.Вот,говорю,от Мерцалова письмо,от вашего бывшего управляющего.А он нас обругал: «Убирайтесь вы,говорит,отсюда…Сволочи вы…»

– Да кто же это?Кто же с вами разговаривал?..Говори толком,Гриша!

– Швейцар разговаривал…Кто же еще?Я ему говорю: «Возьмите,дяденька,письмо,передайте,а я здесь внизу ответа подожду».А он говорит: «Как же,говорит,держи карман…Есть тоже у барина время ваши письма читать…»

– Ну,а ты?

– Я ему все,как ты учила,сказал: «Есть,мол,нечего…Машутка больна…Помирает…»Говорю: «Как папа место найдет,так отблагодарит вас,Савелий Петрович,ей-богу,отблагодарит».Ну,а в это время звонок как зазвонит,как зазвонит,а он нам и говорит: «Убирайтесь скорее отсюда к черту!Чтобы духу вашего здесь не было!..»А Володьку даже по затылку ударил.

– А меня он по затылку, –сказал Володя,следивший со вниманием за рассказом брата,и почесал затылок.

Старший мальчик вдруг принялся озабоченно рыться в глубоких карманах своего халата.Вытащив наконец оттуда измятый конверт,он положил его на стол и сказал:

– Вот оно,письмо-то…

Больше мать не расспрашивала.Долгое время в душной,промозглой комнате слышался только неистовый крик младенца да короткое,частое дыхание Машутки,больше похожее на беспрерывные однообразные стоны.Вдруг мать сказала,обернувшись назад:

– Там борщ есть,от обеда остался…Может,поели бы?Только холодный, –разогреть-то нечем…

В это время в коридоре послышались чьи-то неуверенные шаги и шуршание руки,отыскивающей в темноте дверь.Мать и оба мальчика –все трое даже побледнев от напряженного ожидания –обернулись в эту сторону.

Вошел Мерцалов.Он был в летнем пальто,летней войлочной шляпе и без калош.Его руки взбухли и посинели от мороза,глаза провалились,щеки облипли вокруг десен,точно у мертвеца.Он не сказал жене ни одного слова,она ему не задала ни одного вопроса.Они поняли друг друга по тому отчаянию,которое прочли друг у друга в глазах.

В этот ужасный,роковой год несчастье за несчастьем настойчиво и безжалостно сыпались на Мерцалова и его семью.Сначала он сам заболел брюшным тифом,и на его лечение ушли все их скудные сбережения.Потом,когда он поправился,он узнал,что его место,скромное место управляющего домом на двадцать пять рублей в месяц,занято уже другим…Началась отчаянная,судорожная погоня за случайной работой,за перепиской,за ничтожным местом,залог и перезалог вещей,продажа всякого хозяйственного тряпья.А тут еще пошли болеть дети.Три месяца тому назад умерла одна девочка,теперь другая лежит в жару и без сознания.Елизавете Ивановне приходилось одновременно ухаживать за больной девочкой,кормить грудью маленького и ходить почти на другой конец города в дом,где она поденно стирала белье.

Весь сегодняшний день был занят тем,чтобы посредством нечеловеческих усилий выжать откуда-нибудь хоть несколько копеек на лекарство Машутке.С этой целью Мерцалов обегал чуть ли не полгорода,клянча и унижаясь повсюду;Елизавета Ивановна ходила к своей барыне,дети были посланы с письмом к тому барину,домом которого управлял раньше Мерцалов…Но все отговаривались или праздничными хлопотами,или неимением денег…Иные,как,например,швейцар бывшего патрона,просто-напросто гнали просителей с крыльца.

Минут десять никто не мог произнести ни слова.Вдруг Мерцалов быстро поднялся с сундука,на котором он до сих пор сидел,и решительным движением надвинул глубже на лоб свою истрепанную шляпу.