моряка из Йорка,прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки близ устьев реки Ориноко,куда он был выброшен кораблекрушением,во время которого весь экипаж корабля кроме него погиб;с изложением его неожиданного освобождения пиратами,написанные им самим
Я родился в1632году в городе Йорке в зажиточной семье иностранного происхождения.Мой отец был родом из Бремена и основался сначала в Гулле.Нажив торговлей хорошее состояние,он оставил дела и переселился в Йорк.Здесь он женился на моей матери,родные которой назывались Робинзонами —старинная фамилия в тех местах.По ним и меня назвали Робинзоном.Фамилия отца была Крейцнер,но,по обычаю англичан коверкать иностранные слова,нас стали называть Крузо.Теперь мы и сами так произносим и пишем нашу фамилию;так же всегда звали меня и мои знакомые.
У меня было два старших брата.Один служил во Фландрии,в английском пехотном полку, —том самом,которым когда то командовал знаменитый полковник Локгарт;он дослужился до чина подполковника и был убит в сражении с испанцами под Дюнкирхеном.Что сталось со вторым моим братом —не знаю,как не знали мои отец и мать,что сталось со мной.
Так как в семье я был третьим,то меня не готовили ни к какому ремеслу,и голова моя с юных лет была набита всякими бреднями.Отец мой,который был уж очень стар,дал мне довольно сносное образование в том объеме,в каком можно его получить,воспитываясь дома и посещая городскую школу.Он прочил меня в юристы,но я мечтал о морских путешествиях и не хотел слушать ни о чем другом.Эта страсть моя к морю так далеко меня завела,что я пошел против воли —более того:против прямого запрещения отца и пренебрег мольбами матери и советами друзей;казалось,было что то роковое в ртом природном влечении,толкавшем меня к горестной жизни,которая досталась мне в удел.
Отец мой,человек степенный и умный,догадывался о моей затее и предостерегал меня серьезно и основательно.Однажды утром он позвал меня в свою комнату,к которой был прикован подагрой,и стал горячо меня укорять.Он спросил,какие другие причины,кроме бродяжнических наклонностей,могут быть у меня для того,чтобы покинуть отчий дом и родную страну,где мне легко выйти в люди,где я могу прилежанием и трудом увеличить свое состояние и жить в довольстве и с приятностью.Покидают отчизну в погоне за приключениями,сказал он.или те,кому нечего терять,или честолюбцы,жаждущие создать себе высшее положение;пускаясь в предприятия,выходящие из рамок обыденной жизни,они стремятся поправить дела и покрыть славой свое имя;но подобные вещи или мне не по силам или унизительны для меня;мое место —середина,то есть то,что можно назвать высшею ступенью скромного существования,которое,как он убедился на многолетнем опыте,является для нас лучшим в мире,наиболее подходящим для человеческого счастья,избавленным как от нужды и лишений,физического труда и страданий,выпадающих на долю низших классов,так и от роскоши,честолюбия,чванства и зависти высших классов.Насколько приятна такая жизнь,сказал он,я могу судить уже по тому,что все,поставленные в иные условия,завидуют ему:даже короли нередко жалуются на горькую участь людей,рожденных для великих дел,и жалеют,что судьба не поставила их между двумя крайностями —ничтожеством и величием,да и мудрец высказывается в пользу середины,как меры истинного счастья,когда молит небо не посылать ему ни бедности,ни богатства.
Стоит мне только понаблюдать,сказал отец,и я увижу,что все жизненные невзгоды распределены между высшими и низшими классами и что меньше всего их выпадает на долю людей среднего состояния,не подверженных стольким превратностям судьбы,как знать и простонародье;даже от недугов,телесных и душевных,они застрахованы больше,чем те,у кого болезни вызываются пороками,роскошью и всякого рода излишествами,с одной стороны,тяжелым трудом,нуждой,плохим и недостаточным питанием —с другой,являясь,таким образом,естественным последствием образа жизни.Среднее состояние —наиболее благоприятное для расцвета всех добродетелей,для всех радостей бытия;изобилие и мир —слуги его;ему сопутствуют и благословляют его умеренность,воздержанность,здоровье,спокойствие духа,общительность,всевозможные приятные развлечения,всевозможные удовольствия.Человек среднего состояния проходит свой жизненный путь тихо и гладко,не обременяя себя ни физическим,ни умственным непосильным трудом,не продаваясь в рабство из за куска хлеба,не мучаясь поисками выхода из запутанных положений,лишающих тело сна,а душу покоя,не снедаемый завистью,не сгорая втайне огнем честолюбия.Окруженный довольством,легко и незаметно скользит он к могиле,рассудительно вкушая сладости жизни без примеси горечи,чувствуя себя счастливым и научаясь каждодневным опытом понимать это все яснее и глубже.
Затем отец настойчиво и очень благожелательно стал упрашивать меня не ребячиться,не бросаться,очертя голову,в омут нужды и страданий,от которых занимаемое мною по моему рождению положение в свете,казалось,должно бы оградить меня.Он говорил,что я не поставлен в необходимость работать из за куска хлеба,что он позаботится обо мне,постарается вывести меня на ту дорогу,которую только что советовал мне избрать,и что если я окажусь неудачником или несчастным,то должен буду пенять лишь на злой рок или на собственную оплошность.Предостерегая меня от шага,который не принесет мне ничего,кроме вреда,он исполняет таким образом свой долг и слагает с себя всякую ответственность;словом,если я останусь дома и устрою свою жизнь согласно его указаниям,он будет мне добрым отцом,но он не приложит руку к моей погибели,поощряя меня к отъезду.В заключение он привел мне в пример моего старшего брата,которого он также настойчиво убеждал не принимать участия в нидерландской войне,но все его уговоры оказались напрасными:увлеченный мечтами,юноша бежал в армию и был убит.И хотя (так закончил отец свою речь)он никогда не перестанет молиться обо мне,но объявляет мне прямо,что,если я не откажусь от своей безумной затеи,на мне не будет благословения божия.Придет время,когда я пожалею,что пренебрег его советом,но тогда,может статься,некому будет помочь мне исправить сделанное зло.
Я видел,как во время последней части этой речи (которая была поистине пророческой,хотя,я думаю,отец мой и сам этого не подозревал)обильные слезы застроились по лицу старика,особенно,когда он заговорил о моем убитом брате;а когда батюшка сказал,что для меня придет время раскаяния,но уже некому будет помочь мне,то от волнения он оборвал свою речь,заявив,что сердце его переполнено и он не может больше вымолвить ни слова.
Я был искренно растроган этой речью (да и кого бы она не тронула?)и твердо решил не думать более об отъезде в чужие края,а основаться на родине,как того желал мой отец.Но увы! —прошло несколько дней,и от моего решения не осталось ничего:словом,через несколько недель после моего разговора с отцом я,во избежание новых отцовских увещаний,порешил бежать из дому тайно.Но я сдержал первый пыл своего нетерпения и действовал не спеша:выбрав время,когда моя мать,как мне показалось,была более обыкновенного в духе,я отвел ее в уголок и сказал ей,что все мои помыслы до такой степени поглощены желанием видеть чужие края,что,если даже я и пристроюсь к какому нибудь делу,у меня все равно не хватит терпения довести его до конца и что пусть лучше отец отпустит меня добровольно,так как иначе я буду вынужден обойтись без его разрешения.Я сказал,что мне восемнадцать лет,а в эти годы поздно учиться ремеслу,поздно готовиться в юристы.И если бы даже,допустим,я поступил писцом к стряпчему,я знаю наперед,что убегу от своего патрона,не дотянув срока искуса,и уйду в море.Я просил мать уговорить батюшку отпустить меня путешествовать в виде опыта;тогда,если такая жизнь мне не понравится.я ворочусь домой и больше уже не уеду;и а давал слово наверстать удвоенным прилежанием потерянное время.
Мои слова сильно разгневали мою матушку.Она сказала,что бесполезно и заговаривать с отцом на эту тему,так как он слишком хорошо понимает,в чем моя польза,и не согласится на мою просьбу.Она удивлялась,как я еще могу думать о подобных вещах после моего разговора с отцом,который убеждал меня так мягко и с такой добротой.Конечно,если я хочу себя погубить,этой беде не пособить,но я могу быть уверен,что ни она,ни отец никогда не дадут своего согласия на мою затею;сама же она нисколько не желает содействовать моей гибели,и я никогда не вправе буду сказать,что моя мать потакала мне,когда отец был против.
Впоследствии я узнал,что хотя матушка и отказалась ходатайствовать за меня перед отцом,однако передала ему наш разговор от слова до слова.Очень озабоченный таким оборотом дела,отец сказал ей со вздохом: «Мальчик мог бы быть счастлив,оставшись на родине,но,если он пустится в чужие края,он будет самым жалким,самым несчастным существом,какое когда либо рождалось на земле.Нет,я не могу на это согласиться».
Только без малого через год после описанного я вырвался на волю.В течение всего этого времени я упорно оставался глух ко веем предложениям пристроиться к какому нибудь делу и часто укорял отца и мать за их решительное предубеждение против того рода жизни,к которому меня влекли мои природные наклонности.Но как то раз,во время пребывания моего в Гулле,куда я заехал случайно,на этот раз без всякой мысли о побеге,один мой приятель,отправлявшийся в Лондон на корабле своего отца,стал уговаривать меня уехать с ним,пуская в ход обычную у моряков приманку,а именно,что мне ничего не будет стоить проезд.И вот,не спросившись ни у отца,ни у матери,даже не уведомив их ни одним словом,а предоставив им узнать об этом как придется, —не испросив ни родительского,ни божьего благословения,не приняв в расчет ни обстоятельств данной минуты,ни последствий,в недобрый —видит бог! —час,1-го сентября1651года,я сел на корабль моего приятеля,отправлявшийся в Лондон.Никогда,я думаю,злоключения молодых искателей приключений не начинались так рано и не продолжались так долго,как мои.Не успел наш корабль выйти из устья Гумбера,как подул ветер,и началось страшное волнение.До тех пор я никогда не бывал в море и не могу выразить,до чего мне стало плохо и как была потрясена моя душа.Только теперь я серьезно задумался над тем,что я натворил и как справедливо постигла меня небесная кара за то,что я так бессовестно покинул отчий дом и нарушил сыновний долг.Все добрые советы моих родителей,слезы отца,мольбы матери воскресли в моей памяти,и совесть,которая в то время еще не успела у меня окончательно очерстветь,сурово упрекала меня за пренебрежение к родительским увещаниям и за нарушение моих обязанностей к богу и отцу.
Между тем ветер крепчал,и по морю ходили высокие волны,хотя эта буря не имела и подобия того,что я много раз видел потом,ни даже того,что мне пришлось увидеть спустя несколько дней.Но и этого было довольно,чтобы ошеломить такого новичка в морском деле,ничего в нем не смыслившего,каким я был тогда.С каждой новой накатывавшейся на нас волной я ожидал,что она нас поглотит,и всякий раз,когда корабль падал вниз,как мне казалось,в пучину или хлябь морскую,я был уверен,что он уже не поднимется кверху.И в этой муке душевной я твердо решался и неоднократно клялся,что,если господу будет угодно пощадить на этот раз мою жизнь,если нога моя снова ступит на твердую землю,я сейчас же ворочусь домой к отцу и никогда,покуда жив,не сяду больше на корабль;я клялся послушаться отцовского совета и никогда более не подвергать себя таким невзгодам,какие тогда переживал.Теперь только я понял всю верность рассуждений отца насчет золотой середины;для меня ясно стало,как мирно и приятно прожил он свою жизнь,никогда не подвергаясь бурям на море и не страдая от передряг на берегу,и я решил вернуться в родительский дом с покаянием,как истый блудный сын.
Этих трезвых и благоразумных мыслей хватило у меня на все время,покуда продолжалась буря,и даже еще на некоторое время;но на другое утро ветер стал стихать,волнение поулеглось,и я начал понемногу осваиваться с морем.Как бы то ни было,весь этот день я был настроен очень серьезно (впрочем,я еще не совсем оправился от морской болезни);но к концу дня погода прояснилась,ветер прекратился,и наступил тихий,очаровательный вечер;солнце зашло без туч и такое же ясное встало на другой день,и гладь морская при полном или почти полном безветрии,вся облитая сиянием солнца,представляла восхитительную картину,какой я никогда еще не видывал.
Ночью я отлично выспался,и от моей морской болезни не осталось и следа.Я был очень весел и с удивлением смотрел на море,которое еще вчера бушевало и грохотало и могло в такое короткое время затихнуть и принять столь привлекательный вид.И тут то,словно для того,чтобы разрушить мои благие намерения,ко мне подошел мой приятель,сманивший меня ехать с ним,и,хлопнув меня по плечу,сказал: «Ну что,Боб,как ты себя чувствуешь после вчерашнего?Пари держу,что ты испугался, —признайся:ведь испугался вчера,когда задул ветерок?» —«Ветерок?Хорош ветерок!Я и представить себе не мог такой ужасной бури!» —«Бури!Ах ты чудак!Так,по твоему,это буря?Что ты!Пустяки!Дай нам хорошее судно да побольше простору,гак мы такого шквалика и не заметим.Ну,да ты еще неопытный моряк,Боб.Пойдем ка лучше сварим себе пуншу и забудем обо всем.Взгляни,какой чудесный нынче день!»Чтоб сократить эту грустную часть моей повести,скажу прямо,что дальше пошло как обыкновенно у моряков:сварили пунш,я напился пьян и потопил в грязи этой ночи все мое раскаяние,все похвальные размышления о прошлом моем поведении и все мои благие решения относительно будущего.Словом,как только поверхность моря разгладилась,как только после бури восстановилась тишина,а вместе с бурей улеглись мои взбудораженные чувства,и страх быть поглощенным волнами прошел,так мысли мои потекли по старому руслу,и все мои клятвы,все обещания,которые я давал себе в минуты бедствия,были позабыты.Правда,на меня находило порой просветление,серьезные мысли еще пытались,так сказать,воротиться,но я гнал их прочь,боролся с ними,словно с приступами болезни,и при помощи пьянства и веселой компании скоро восторжествовал над этими припадками,как я их называл;в какие нибудь пять-шесть дней я одержал такую полную победу над своей совестью,какой только может пожелать себе юнец,решившийся не обращать на нее внимания.Но мне предстояло еще одно испытание:провидение,как всегда в таких случаях,хотело отнять у меня последнее оправдание;в самом деле,если на этот раз я не понял,что был спасен им,то следующее испытание было такого рода,что тут уж и самый последний,самый отпетый негодяй из нашего экипажа не мог бы не признать как опасности,так и чудесного избавления от нее.
На шестой день по выходе в море мы пришли на ярмутский рейд.Ветер после шторма был все время противный и слабый,так что мы подвигались тихо.В Ярмуте мы были вынуждены бросить якорь и простояли при противном,а именно юго-западном,ветре семь или восемь дней.В течение этого времени на рейд пришло из Ньюкастля очень много судов. (Ярмутский рейд служит обычным местом стоянки для судов,которые дожидаются здесь попутного ветра,чтобы войти в Темзу).
