Событие,рассказ о котором ниже сего предлагается вниманию читателей,трогательно и ужасно по своему значению для главного героического лица пьесы,а развязка дела так оригинальна,что подобное ей даже едва ли возможно где-нибудь,кроме России.

Это составляет отчасти придворный,отчасти исторический анекдот,недурно характеризующий нравы и направление очень любопытной,но крайне бедно отмеченной эпохи тридцатых годов совершающегося девятнадцатого столетия.

Вымысла в наступающем рассказе нет нисколько.

Зимою,около Крещения,в1839году в Петербурге была сильная оттепель.Так размокропогодило,что совсем как будто весне быть:снег таял,с крыш падали днем капели,а лед на реках посинел и взялся водой.На Неве перед самым Зимним дворцом стояли глубокие полыньи.Ветер дул теплый,западный,но очень сильный:со взморья нагоняло воду,и стреляли пушки.

Караул во дворце занимала рота Измайловского полка,которою командовал блестяще образованный и очень хорошо поставленный в обществе молодой офицер,Николай Иванович Миллер (впоследствии полный генерал и директор лицея).Это был человек с так называемым «гуманным»направлением,которое за ним было давно замечено и немножко вредило ему по службе во внимании высшего начальства.

На самом же деле Миллер был офицер исправный и надежный,а дворцовый караул в тогдашнее время и не представлял ничего опасного.Пора была самая тихая и безмятежная.От дворцового караула не требовалось ничего,кроме точного стояния на постах,а между тем как раз тут,на караульной очереди капитана Миллера при дворце,произошел весьма чрезвычайный и тревожный случай,о котором теперь едва вспоминают немногие из доживающих свой век тогдашних современников.

Сначала в карауле все шло хорошо:посты распределены,люди расставлены,и все обстояло в совершенном порядке.Государь Николай Павлович был здоров,ездил вечером кататься,возвратился домой и лег в постель.Уснул и дворец.Наступила самая спокойная ночь.В кордегардии тишина.Капитан Миллер приколол булавками свой белый носовой платок к высокой и всегда традиционно засаленной сафьянной спинке офицерского кресла и сел коротать время за книгой.

Н.И.Миллер всегда был страстный читатель,и потому он не скучал,а читал и не замечал,как уплывала ночь;но вдруг,в исходе второго часа ночи,его встревожило ужасное беспокойство:пред ним является разводный унтер-офицер и,весь бледный,объятый страхом,лепечет скороговоркой:

– Беда,ваше благородие,беда!

– Что такое?!

– Страшное несчастие постигло!

Н.И.Миллер вскочил в неописанной тревоге и едва мог толком дознаться,в чем именно заключались «беда»и «страшное несчастие».

Дело заключалось в следующем:часовой,солдат Измайловского полка,по фамилии Постников,стоя на часах снаружи у нынешнего Иорданского подъезда,услыхал,что в полынье,которою против этого места покрылась Нева,заливается человек и отчаянно молит о помощи.

Солдат Постников,из дворовых господских людей,был человек очень нервный и очень чувствительный.Он долго слушал отдаленные крики и стоны утопающего и приходил от них в оцепенение.В ужасе он оглядывался туда и сюда на все видимое ему пространство набережной и ни здесь,ни на Неве,как назло,не усматривал ни одной живой души.

Подать помощь утопающему никто не может,и он непременно зальется…

А между тем тонущий ужасно долго и упорно борется.

Уж одно бы ему,кажется, –не тратя сил,спускаться на дно,так ведь нет!Его изнеможденные стоны и призывные крики то оборвутся и замолкнут,то опять начинают раздаваться,и притом все ближе и ближе к дворцовой набережной.Видно,что человек еще не потерялся и держит путь верно,прямо на свет фонарей,но только он,разумеется,все-таки не спасется,потому что именно тут на этом пути он попадет в иорданскую прорубь.Там ему нырок под лед и конец…Вот и опять стих,а через минуту снова полощется и стонет: «Спасите,спасите!»И теперь уже так близко,что даже слышны всплески воды,как он полощется…

Солдат Постников стал соображать,что спасти этого человека чрезвычайно легко.Если теперь сбежать на лед,то тонущий непременно тут же и есть.Бросить ему веревку,или протянуть шестик,или подать ружье,и он спасен.Он так близко,что может схватиться рукою и выскочить.Но Постников помнит и службу и присягу;он знает,что он часовой,а часовой ни за что и ни под каким предлогом не смеет покинуть своей будки.

С другой же стороны,сердце у Постникова очень непокорное:так и ноет,так и стучит,так и замирает…Хоть вырви его да сам себе под ноги брось, –так беспокойно с ним делается от этих стонов и воплей…Страшно ведь слышать,как другой человек погибает,и не подать этому погибающему помощи,когда,собственно говоря,к тому есть полная возможность,потому что будка с места не убежит и ничто иное вредное не случится. «Иль сбежать,а?..Не увидят?..Ах,господи,один бы конец!Опять стонет…»

За один получас,пока это длилось,солдат Постников совсем истерзался сердцем и стал ощущать «сомнения рассудка».А солдат он был умный и исправный,с рассудком ясным,и отлично понимал,что оставить свой пост есть такая вина со стороны часового,за которою сейчас же последует военный суд,а потом гонка сквозь строй шпицрутенами и каторжная работа,а может быть даже и «расстрел»;но со стороны вздувшейся реки опять наплывают все ближе и ближе стоны,и уже слышно бурканье и отчаянное барахтанье.

– Т-о-о-ну!..Спасите,тону!