Горе тебе,Вавилон,город крепкий

Апокалипсис

Господин из Сан-Франциско –имени его ни в Неаполе,ни на Капри никто не запомнил –ехал в Старый Свет на целых два года,с женой и дочерью,единственно ради развлечения.

Он был твердо уверен,что имеет полное право на отдых,на удовольствие,на путешествие долгое и комфортабельное,и мало ли еще на что.Для такой уверенности у него был тот резон,что,во-первых,он был богат,а во-вторых,только что приступал к жизни,несмотря на свои пятьдесят восемь лет.До этой поры он не жил,а лишь существовал,правда очень недурно,но все же возлагая все надежды на будущее.Он работал не покладая рук, –китайцы,которых он выписывал к себе на работы целыми тысячами,хорошо знали,что это значит! –и,наконец,увидел,что сделано уже много,что он почти сравнялся с теми,кого некогда взял себе за образец,и решил передохнуть.Люди,к которым принадлежал он,имели обычай начинать наслаждения жизнью с поездки в Европу,в Индию,в Египет.Положил и он поступить так же.Конечно,он хотел вознаградить за годы труда прежде всего себя;однако рад был и за жену с дочерью.Жена его никогда не отличалась особой впечатлительностью,но ведь вое пожилые американки страстные путешественницы.А что до дочери,девушки на возрасте и слегка болезненной,то для нее путешествие было прямо необходимо –не говоря уже о пользе для здоровья,разве не бывает в путешествиях счастливых встреч?Тут иной раз сидишь за столом или рассматриваешь фрески рядом с миллиардером.

Маршрут был выработан господином из Сан-Франциско обширный.В декабре и январе он надеялся наслаждаться солнцем Южной Италии,памятниками древности,тарантеллой,серенадами бродячих певцов и тем,что люди в его годы чувствую!особенно тонко, –любовью молоденьких неаполитанок,пусть даже и не совсем бескорыстной,карнавал он думал провести в Ницце,в Монте-Карло,куда в эту пору стекается самое отборное общество, –то самое,от которого зависят вое блага цивилизации:и фасон смокингов,и прочность тронов,и объявление войн,и благосостояние отелей, –где одни с азартом предаются автомобильным и парусным гонкам,другие рулетке,третьи тому,что принято называть флиртом,а четвертые –стрельбе в голубей,которые очень красиво взвиваются из садков над изумрудным газоном,на фоне моря цвета незабудок,и тотчас же стукаются белыми комочками о землю;начало марта он хотел посвятить Флоренции,к страстям господним приехать в Рим,чтобы слушать там Miserere1Смилуйся» –католическая молитва (лат.).

;входили в его планы и Венеция,и Париж,и бой быков в Севилье,и купанье на английских островах,и Афины,и Константинополь,и Палестина,и Египет,и даже Япония, –разумеется,уже на обратном пути…И все пошло сперва отлично.

Был конец ноября,до самого Гибралтара пришлось плыть то в ледяной мгле,то среди бури с мокрым снегом;но плыли вполне благополучно.

Пассажиров было много,пароход –знаменитая «Атлантида» –был похож на громадный отель со всеми удобствами, –с ночным баром,с восточными банями,с собственной газетой, –и жизнь на нем протекала весьма размеренно:вставали рано,при трубных звуках,резко раздававшихся по коридорам еще в тот сумрачный час,когда так медленно и неприветливо светало над серо-зеленой водяной пустыней,тяжело волновавшейся в тумане;накинув фланелевые пижамы,пили кофе,шоколад,какао;затем садились в мраморные ванны,делали гимнастику,возбуждая аппетит и хорошее самочувствие,совершали дневные туалеты и шли к первому завтраку;до одиннадцати часов полагалось бодро гулять по палубам,дыша холодной свежестью океана,или играть в шеффль-борд и другие игры для нового возбуждения аппетита,а в одиннадцать –подкрепляться бутербродами с бульоном;подкрепившись,с удовольствием читали газету и спокойно ждали второго завтрака,еще более питательного и разнообразного,чем первый;следующие два часа посвящались отдыху;все палубы были заставлены тогда лонгшезами,на которых путешественники лежали,укрывшись пледами,глядя на облачное небо и на пенистые бугры,мелькавшие за бортом,или сладко задремывая;в пятом часу их,освеженных и повеселевших,поили крепким душистым чаем с печеньями;в семь повещали трубными сигналами о том,что составляло главнейшую цель всего этого существования,венец его…И тут господин из Сан-Франциско,потирая от прилива жизненных сил руки,спешил в свою богатую люкс-кабину –одеваться.

По вечерам этажи «Атлантиды»зияли во мраке как бы огненными несметными глазами,и великое множество слуг работало в поварских,судомойнях и винных подвалах.Океан,ходивший за стенами,был страшен,но о нем не думали,твердо веря во власть над ним командира,рыжего человека чудовищной величины и грузности,всегда как бы сонного,похожего в своем мундире,с широкими золотыми нашивками на огромного идола и очень редко появлявшегося на люди из своих таинственных покоев;на баке поминутно взвывала с адской мрачностью и взвизгивала с неистовой злобой сирена,но немногие из обедающих слышали сирену –ее заглушали звуки прекрасного струнного оркестра,изысканно и неустанно игравшего в мраморной двусветной зале,устланной бархатными коврами,празднично залитой огнями,переполненной декольтированными дамами и мужчинами во фраках и смокингах,стройными лакеями и почтительными метрдотелями,среди которых один,тот,что принимал заказы только на вина,ходил даже с цепью на шее,как какой-нибудь лорд-мэр.Смокинг и крахмальное белье очень молодили господина из СанФранциско.Сухой,невысокий,неладно скроенный,но крепко сшитый,расчищенный до глянца и в меру оживленный,он сидел в золотисто-жемчужном сиянии этого чертога за бутылкой янтарного иоганисберга,за бокалами и бокальчиками тончайшего стекла,за кудрявым букетом гиацинтов.Нечто монгольское было в его желтоватом лице с подстриженными серебряными усами,золотыми пломбами блестели его крупные зубы,старой слоновой костью –крепкая лысая голова.Богато,но по годам была одета его жена,женщина крупная,широкая и спокойная;сложно,но легко и прозрачно,с невинной откровенностью –дочь,высокая,тонкая,с великолепными волосами,прелестно убранными,с ароматическим от фиалковых лепешечек дыханием и с нежнейшими розовыми прыщиками возле губ и между лопаток,чуть припудренных…Обед длился больше часа,а после обеда открывались в бальной зале танцы,во время которых мужчины, –в том числе,конечно,и господин из Сан-Франциско, –задрав ноги,решали на основании последних биржевых новостей судьбы народов,до малиновой красноты накуривались гаванскими сигарами и напивались ликерами в баре,где служили негры в красных камзолах,с белками,похожими на облупленные крутые яйца.

Океан с гулом ходил за стеной черными горами,вьюга крепко свистала в отяжелевших снастях,пароход весь дрожал,одолевая и ее,и эти горы, –точно плугом разваливая на стороны их зыбкие,то и дело вскипавшие и высоко взвивавшиеся пенистыми хвостами громады, –в смертной тоске стенала удушаемая туманом сирена,мерзли от стужи и шалели от непосильного напряжения внимания вахтенные на своей вышке,мрачным и знойным недрам преисподней,ее последнему,девятому кругу была подобна подводная утроба парохода, –та,где глухо гоготали исполинские топки,пожиравшие своими раскаленными зевами груды каменного угля,с грохотом ввергаемого в них облитыми едким,грязным потом и по пояс голыми людьми,багровыми от пламени;а тут,в баре,беззаботно закидывали ноги на ручки кресел,цедили коньяк и ликеры,плавали в волнах пряного дыма,в танцевальной зале все сияло и изливало свет,тепло и радость,пары то крутились в вальсах,то изгибались в танго –и музыка настойчиво,в какой-то сладостно-бесстыдной печали молила все об одном,все о том же…Был среди этой блестящей толпы некий великий богач,бритый,длинный,похожий на прелата,в старомодном фраке,был знаменитый испанский писатель,была всесветная красавица,была изящная влюбленная пара,за которой все с любопытством следили и которая не скрывала своего счастья:он танцевал только с ней,и все выходило у них так тонко,очаровательно,что только один командир знал,что эта пара нанята Ллойдом играть в любовь за хорошие деньги и уже давно плавает то на одном,то на другом корабле.

В Гибралтаре всех обрадовало солнце,было похоже на раннюю весну;на борту «Атлантиды»появился новый пассажир,возбудивший к себе общий интерес, –наследный принц одного азиатского государства,путешествовавший инкогнито,человек маленький,весь деревянный,широколицый,узкоглазый,в золотых очках,слегка неприятный –тем,что крупные черные усы сквозили у него,как у мертвого,в общем же милый,простой и скромный.В Средиземном море снова пахнуло зимой,шла крупная и цветистая,как хвост павлина,волна,которую,при ярком блеске и совершенно чистом небе,развела весело и бешено летевшая навстречу трамонтана.Потом,на вторые сутки,небо стало бледнеть,горизонт затуманился:близилась земля,показались Иския,Капри,в бинокль уже виден был кусками сахара насыпанный у подножия чего-то сизого Неаполь…Многие леди и джентльмены уже надели легкие,мехом вверх,шубки;безответные,всегда шепотом говорящие бои –китайцы,кривоногие подростки со смоляными косами до пят и с девичьими густыми ресницами,исподволь вытаскивали к лестницам пледы,трости,чемоданы,несессеры…Дочь господина из Сан-Франциско стояла на палубе рядом с принцем,вчера вечером,по счастливой случайности,представленным ей,и делала вид,что пристально смотрит вдаль,куда он указывал ей,что-то объясняя,что-то торопливо и негромко рассказывая;он по росту казался среди других мальчиком,он был совсем не хорош собой и странен –очки,котелок,английское пальто,а волосы редких усов точно конские,смуглая тонкая кожа на плоском лице точно натянута и как будто слегка лакирована, –но девушка слушала его и от волнения не понимала,что он ей говорит;сердце ее билось от непонятного восторга перед ним:все,все в нем было не такое,как у прочих, –его сухие руки,его чистая кожа,под которой текла древняя царская кровь,даже его европейская,совсем простая,но как будто особенно опрятная одежда таили в себе неизъяснимое очарование.А сам господин из Сан-Франциско,в серых гетрах на лакированных ботинках,все поглядывал на стоявшую возле него знаменитую красавицу,высокую,удивительного сложения блондинку с разрисованными по последней парижской моде глазами,державшую на серебряной цепочке крохотную,гнутую,облезлую собачку и все разговаривавшую с нею.И дочь,в какой-то смутной неловкости,старалась не замечать его.

Он был довольно щедр в пути и потому вполне верил в заботливость всех тех,что кормили и поили его,с утра до вечера служили ему,предупреждая его малейшее желание,охраняли его чистоту и покой,таскали его вещи,звали для него носильщиков,доставляли его сундуки в гостиницы.Так было всюду,так было в плавании,так должно было быть и в Неаполе.Неаполь рос и приближался;музыканты,блестя медью духовых инструментов,уже столпились на палубе и вдруг оглушили всех торжествующими звуками марша,гигант-командир,в парадной форме,появился на своих мостках и,как милостивый языческий бог,приветственно помотал рукой пассажирам –и господину из Сан-Франциско,так же,как и всем прочим,казалось,что это для него одного гремит марш гордой Америки,что это его приветствует командир с благополучным прибытием.А когда «Атлантида»вошла,наконец,в гавань,привалила к набережной своей многоэтажной громадой,усеянной людьми,и загрохотали сходни, –сколько портье и их помощников в картузах с золотыми галунами,сколько всяких комиссионеров,свистунов-мальчишек и здоровенных оборванцев с пачками цветных открыток в руках кинулось к нему навстречу с предложением услуг!И он ухмылялся этим оборванцам,идя к автомобилю того самого отеля,где мог остановиться и принц,и спокойно говорил сквозь зубы то по-английски,то по-итальянски:

–Go away!2! (англ.).

Via!3! (итал.).

Жизнь в Неаполе тотчас же потекла по заведенному порядку:рано утром –завтрак в сумрачной столовой,облачное,мало обещающее небо и толпа гидов у дверей вестибюля;потом первые улыбки теплого розоватого солнца,вид с высоко висящего балкона на Везувий,до подножия окутанный сияющими утренними парами,на серебристо-жемчужную рябь залива и тонкий очерк Капри на горизонте,на бегущих внизу,по липкой набережной,крохотных осликов в двуколках и на отряды мелких солдатиков,шагающих куда-то с бодрой и вызывающей музыкой;потом –выход к автомобилю и медленное движение по людным узким и серым коридорам улиц,среди высоких,многооконных домов,осмотр мертвенно-чистых и ровно,приятно,но скучно,точно снегом,освещенных музеев или холодных,пахнущих воском церквей,в которых повсюду одно и то же:величавый вход,закрытый тяжкой кожаной завесой,а внутри –огромная пустота,молчание,тихие огоньки семисвечника,краснеющие в глубине на престоле,убранном кружевами,одинокая старуха среди темных деревянных парт,скользкие гробовые плиты под ногами и чье-нибудь «Снятие со креста»,непременно знаменитое;в час-второй завтрак на горе Сан-Мартино,куда съезжается к полудню немало людей самого первого сорта и где однажды дочери господина из Сан-Франциско чуть не сделалось дурно:ей показалось,что в зале сидит принц,хотя она уже знала из газет,что он в Риме;в пять-чай в отеле,в нарядном салоне,где так тепло от ковров и пылающих каминов;а там снова приготовления к обеду –снова мощный,властный гул гонга по всем этажам,снова вереницы шуршащих по лестницам шелками и отражающихся в зеркалах декольтированных дам,снова широко и гостеприимно открытый чертог столовой,и красные куртки музыкантов на эстраде,и черная толпа лакеев возле метрдотеля,с необыкновенным мастерством разливающего по тарелкам густой розовый суп…Обеды опять были так обильны и кушаньями,и винами,и минеральными водами,и сластями,и фруктами,что к одиннадцати часам вечера по всем номерам разносили горничные каучуковые пузыри с горячей водой для согревания желудков.

Однако декабрь выдался в тот год не совсем удачный:портье,когда с ними говорили о погоде,только виновато поднимали плечи,бормоча,что такого года они и не запомнят,хотя уже не первый год приходилось им бормотать это и ссылаться на то,что «всюду происходит что-то ужасное»:на Ривьере небывалые ливни и бури,в Афинах снег,Этна тоже вся занесена и по ночам светит,из Палермо туристы,спасаясь от стужи,разбегаются…Утреннее солнце каждый день обманывало:с полудня неизменно серело и начинал сеять дождь,да все гуще и холоднее:тогда пальмы у подъезда отеля блестели жестью,город казался особенно грязным и тесным,музеи чересчур однообразными,сигарные окурки толстяков-извозчиков в резиновых,крыльями развевающихся по ветру накидках –нестерпимо вонючими,энергичное хлопанье их бичей над тонкошеими клячами явно фальшивым,обувь синьоров,разметающих трамвайные рельсы,ужасною,а женщины,шлепающие по грязи,под дождем,с черными раскрытыми головами, –безобразно коротконогими;про сырость же и вонь гнилой рыбой от пенящегося у набережной моря и говорить нечего.

Господин и госпожа из Сан-Франциско стали по утрам ссориться;дочь их то ходила бледная,с головной болью,то оживала,всем восхищалась и была тогда и мила и прекрасна:прекрасныбыли те нежные,сложные чувства,что пробудила в ней встреча с некрасивым человеком,в котором текла необычная кровь,ибо ведь в конце-то концов,может быть,и не важно,что именно пробуждает девичью душу –деньги ли,слава ли,знатность ли рода…Все уверяли,что совсем не то в Сорренто,на Капри –там и теплей,и солнечней,и лимоны цветут,и нравы честнее,и вино натуральней.И вот семья из Сан-Франциско решила отправиться со всеми своими сундуками на Капри,с тем,чтобы,осмотрев его,походив по камням на месте дворцов Тиверия,побывав в сказочных пещерах Лазурного грота и послушав абруццских волынщиков,целый месяц бродящих перед рождеством по острову и поющих хвалы деве Марии,поселиться в Сорренто.

В день отъезда, –очень памятный для семьи из Сан-Франциско! –даже и с утра не было солнца.Тяжелый туман до самого основания скрывал Везувий,низко серел над свинцовой зыбью моря.Капри совсем не было видно –точно его никогда и не существовало на свете.И маленький пароходик,направившийся к нему,так валяло со стороны на сторону,что семья из Сан-Франциско пластом лежала на диванах в жалкой кают-компании этого пароходика,закутав ноги пледами и закрыв от дурноты глаза.Миссис страдала,как она думала,больше всех;ее несколько раз одолевало,ей казалось,что она умирает,а горничная,прибегавшая к ней с тазиком, –уже многие годы изо дня в день качавшаяся на этих волнах и в зной и в стужу и все –таки неутомимая, –только смеялась.

Мисс была ужасно бледна и держала в зубах ломтик лимона.Мистер,лежавший на спине,в широком пальто и большом картузе,не разжимал челюстей всю дорогу;лицо его стало темным,усы белыми,голова тяжко болела:последние дни благодаря дурной погоде он пил по вечерам слишком много и слишком много любовался «живыми картинами»в некоторых притонах.А дождь сек в дребезжащие стекла,на диваны с них текло,ветер с воем ломил в мачты и порою,вместе с налетавшей волной,клал пароходик совсем набок,и тогда с грохотом катилось что-то внизу.На остановках,в Кастелламаре,в Сорренто,было немного легче;но и тут размахивало страшно,берег со всеми своими обрывами,садами,пиниями,розовыми и белыми отелями и дымными,курчаво-зелеными горами летел за окном вниз и вверх,как на качелях;в стены стукались лодки,третьеклассники азартно орали,где-то,точно раздавленный,давился криком ребенок,сырой ветер дул в двери,и,ни на минуту не смолкая,пронзительно вопил с качавшейся барки под флагом гостиницы «Royal»картавый мальчишка,заманивавший путешественников: «Kgoya-al!Hotel Kgoya-аl!..»И господин из Сан-Франциско,чувствуя себя так,как и подобало ему, –совсем стариком, –уже с тоской и злобой думал обо всех этих «Royal», «Splendid», «Excelsior»и об этих жадных,воняющих чесноком людишках,называемых итальянцами;раз во время остановки,открыв глаза и приподнявшись с дивана,он увидел под скалистым отвесом кучу таких жалких,насквозь проплесневевших каменных домишек,налепленных друг на друга у самой воды,возле лодок,возле каких-то тряпок,жестянок и коричневых сетей,что,вспомнив,что это и есть подлинная Италия,которой он приехал наслаждаться,почувствовал отчаяние…Наконец,уже в сумерках,стал надвигаться своей чернотой остров,точно насквозь просверленный у подножия красными огоньками,ветер стал мягче,теплей,благовонней,по смиряющимся волнам,переливавшимся,как черное масло,потекли золотые удавы от фонарей пристани…Потом вдруг загремел и с плеском шлепнулся в воду якорь,наперебой понеслись отовсюду яростные крики лодочников –и сразу стало на душе легче,ярче засияла кают –компания,захотелось есть,пить,курить,двигаться…Через десять минут семья из Сан-Франциско сошла в большую барку,через пятнадцать ступила на камни набережной,а затем села в светлый вагончик и с жужжанием потянулась вверх по откосу,среди кольев на виноградниках,полуразвалившихся каменных оград и мокрых,корявых,прикрытых кое-где соломенными навесами апельсиновых деревьев,с блеском оранжевых плодов и толстой глянцевитой листвы скользивших вниз,под гору,мимо открытых окон вагончика…Сладко пахнет в Италии земля после дождя,и свой,особый запах есть у каждого ее острова!

Остров Капри был сыр и темен в этот вечер.Но тут он на минуту ожил,кое-где осветился.На верху горы,на площадке фуникулера,уже опять стояла толпа тех,на обязанности которых лежало достойно принять господина из Сан-Франциско.Были и другие приезжие,но не заслуживающие внимания, –несколько русских,поселившихся на Капри,неряшливых и рассеянных,в очках,с бородами,с поднятыми воротниками стареньких пальтишек,и компания длинноногих,круглоголовых немецких юношей в тирольских костюмах и с холщовыми сумками за плечами,не нуждающихся ни в чьих услугах,всюду чувствующих себя как дома и совсем не щедрых на траты.Господин же из Сан-Франциско,спокойно сторонившийся и от тех и от других,был сразу замечен.Ему и его дамам торопливо помогли выйти,перед ним побежали вперед,указывая дорогу,его снова окружили мальчишки и те дюжие каприйские бабы,что носят на головах чемоданы и сундуки порядочных туристов.Застучали по маленькой,точно оперной площади,над которой качался от влажного ветра электрический шар,их деревянные ножные скамеечки,по-птичьему засвистала и закувыркалась через голову орава мальчишек –и как по сцене пошел среди них господин из Сан-Франциско к какой-то средневековой арке под слитыми в одно домами,за которой покато вела к сияющему впереди подъезду отеля звонкая уличка с вихром пальмы над плоскими крышами налево и синими звездами на черном небе вверху,впереди.И опять было похоже,что это в честь гостей из Сан-Франциско ожил каменный сырой городок на скалистом островке в Средиземном море,что это они сделали таким счастливым и радушным хозяина отеля,что только их ждал китайский гонг,завывший по всем этажам сбор к обеду,едва вступили они в вестибюль.

Вежливо и изысканно поклонившийся хозяин,отменно элегантный молодой человек,встретивший их,на мгновение поразил господина из Сан-Франциско:взглянув на него,господин из Сан-Франциско вдруг вспомнил,что нынче ночью,среди прочей путаницы,осаждавшей его во сне,он видел именно этого джентльмена,точь-в-точь такого же,как этот,в той же визитке с круглыми полами и с той же зеркально причесанной головою.

Удивленный,он даже чуть было не приостановился.Но как в душе его уже давным-давно не осталось ни даже горчичного семени каких-либо так называемых мистических чувств,то тотчас же и померкло его удивление:шутя сказал он об этом странном совпадении сна и действительности жене и дочери,проходя по коридору отеля.Дочь,однако,с тревогой взглянула на него в эту минуту:сердце ее вдруг сжала тоска,чувство страшного одиночества на этом чужом,темном острове…

Только что отбыла гостившая на Капри высокая особа –Рейс XVII.И гостям из Сан-Франциско отвели те самые апартаменты,что занимал он.К ним приставили самую красивую и умелую горничную,бельгийку,с тонкой и твердой от корсета талией и в крахмальном чепчике в виде маленькой зубчатой короны,самого видного из лакеев,угольно-черного,огнеглазого сицилийца,и самого расторопного коридорного,маленького и полного Луиджи,много переменившего подобных мест на своем веку.А через минуту в дверь комнаты господина из Сан-Франциско легонько стукнул француз метрдотель,явившийся,чтобы узнать,будут ли господа приезжие обедать,и в случае утвердительного ответа,в котором,впрочем,не было сомнения,доложить,что сегодня лангуст,ростбиф,спаржа,фазаны и так далее.Пол еще ходил под господином из Сан-Франциско, –так закачал его этот дрянной итальянский пароходишко, –но он не спеша,собственноручно,хотя с непривычки и не совсем ловко,закрыл хлопнувшее при входе метрдотеля окно,из которого пахнуло запахом дальней Кухни и мокрых цветов в саду,и с неторопливой отчетливостью ответил,что обедать они будут,что столик для них должен быть поставлен подальше от дверей,в самой,глубине залы,что пить они будут вино местное,и каждому его слову метрдотель поддакивал в самых разнообразных интонациях,имевших,однако,только тот смысл,что нет и не может быть сомнения в правоте желаний господина из Сан-Франциско и что все,будет исполнено в точности.Напоследок он склонил голову и деликатно спросил:

–Все,сэр?

И,получив в ответ медлительное «yes»4 (англ.).

,прибавил,что сегодня у них в вестибюле тарантелла –танцуют Кармелла и Джузеппе,известные всей Италии и всему миру туристов».

–Я видел ее на открытках, –сказал господин из Сан-Франциско ничего не выражающим голосом. –А этот Джузеппе –ее муж?